"...Проснулся. Четыре года минуло с тех пор, как я живу на псоверхности - ну, впрочем, не могу сказать с точностью до дня. Поднявшись на ноги с ковра из извивающейся, бурлящей собачьей плоти, я потянулся навстречу утреннему солнышку. На то, чтобы научиться прямо стоять на слое собачатины, покрывавшем теперь каждый дюйм земли, ушло определенное время, но теперь я хожу по псоверхности так же, как по асфальту, если не быстрее.
Когда-то здесь был город, какой - уже не помню. Догадка, в общем-то, построена на гигантских башнях, обросших собачатиной, рвущихся ввысь, к небу - будь эти строения древними, они бы уже давно были заполнены и раздавлены собачьей биомассой. Однажды я забрался по одной такой башне, запуская пальцы глубоко в собачий покров, и после долгих часов подъема был вознагражден поразительным зрелищем - куда только хватало глаз, простиралась псоверхность, огромная амеба из собачьего меха и глаз, розовых языков и виляющих хвостов.
Ну, теперь я такими глупостями не занимаюсь. Теперь я планирую дни. Посещаю Сады, где из псоверхности растут собакорастения причудливых форм, чтобы сорвать щенкофрукты с энергично вихляющих ветвей. Я вгрызаюсь в них, соки текут по моему подбородку и падают на псоверхность. Я хочу пить, поэтому приходится рыскать в поисках Материнских Сосков и цедить из них псовье молоко. Иногда мне попадаются и друние люди, столь же хорошо адаптированные к жизни на псоверхности, сколь и я, но я их не узнаю и обычно не заговариваю с ними. О чем мне с ними говорить-то? Мир вокруг изменился - так какое значение теперь имеет тот мир, что остался в прошлом?
Раздельные с псоверхностью собаки встречаются все реже и реже, а те, которых я встречаю, столь же потеряны и подвластны ситуации, сколь и я. Они кормятся с собакорастений и, как и раньше, мочатся на них, аккуратно вышагивают по мокрой от крови, податливой псочве. Где-то далеко, за горизонтом, иногда можно различить какие-то массивные формы - движущиеся, вздымающиеся, ползущие, и я гадаю, как скоро люди в этом мире станут такой же редкостью, как нормальные, ни к чему не приросшие собаки.
Однажды я начал раскапывать псоверхность. Прорываться через шерсть ,собачьи уши и лаянье. Пришлось мне несладко - я сломал одно из собакодеревьев и обломал все эти штуки, что служили им ветками. Немного усердия, немного ловкости, и вскоре я получил инструменты, связанные собачьей кожей и ливером - лопатки, грабли, мотыги. Выбрав точку, в которой псоверхность казалась податливее и тоньше, я принялся за работу.
Едва прорвав слой, я стал по колено в крови - кровь не переставая била из псоверхности не один час подряд. Вскоре я уже весь был в ошметках плоти, кости и черт знает чего еще - смирившись и став игнорировать сводящий с ума пронзительный скулеж, отвратный запах и грязь. Я просто копал все глубже и глубже, и чем дальше вниз я уходил, тем на более странных собак я натыкался. Собаки странных размеров, собаки с двумя головами, собаки с человеческими руками, псы с щупальцами на месте задних лап.
Внезапно слой псов кончился... и началась разноцветная шерсть. Я попытался поддеть то, на чем она росла, лопатой - но это нечто даже кровоточило слабо, и все, чего я добился - счистил слой кожи, под которым открылась серая мускульная ткань. Она задрожала, псоверхность вокруг меня заходила волнами, и я понял, что псоверхность начала срастаться, восстанавливать саму себя. Собачья плоть едва не сомкнулась над моей головой, едва не запечатала - пришлось спешно выбираться назад, к свету.
Псоверхность, вот как мы это назвали. Те люди, что остались и сгруппировались. Мы сидели у разведенных костров - жутко воняло паленой шерстью - и готовили плоды собакодеревьев. Очень неудобно иметь псовью шерсть в качестве горючего материала - но хоть еда должным образом приготовлена. Единственные источники питания - собакорастения и собачье молоко. Некоторые безумцы копают. Мало кто возвращается с чем-нибудь - псоверхность, зарастая, погребает их заживо. Самые примитивные предметы обихода приходится делать из собачьих костей, новую одежду взамен изношенной - шить из собачьих шкур.
Сижу и пишу собачьей кровью. А ведь когда-то у меня был пес по имени Карл. Все время за мной таскался, как хвостик. Приносил мне щенкофрукты, когда я подыхал от голода. Находил мне молоко. Однажды я нашел его приросшим. Пытался отделить, но он укусил меня. Это был уже не мой пес. Потом он совсем исчез в псоверхности.
Интересно, а люди могут влиться в псоверхность?
Я скучаю по Карлу".
Тетрадь с данными записями была обнаружены рядом с телом сорокачетырехлетнего Чарльза Мантеля, микробиолога, считавшегося пропавшим без вести с 1992 года. Тело было найдено в заброшенном собачьем приюте. Во рту и пищеводе покойного было обнаружено большое количество собачьей шерсти, перекрывшей дыхательные пути и послужившей причиной смерти. В непосредственной близости от тела Мантеля были обнаружены закопанные останки нескольких освежеванных и выпотрошенных собак, а также чернильница, наполненная успевшей засохнуть собачьей кровью и заостренный тонкий осколок собачьей кости, служивший, видимо, пером.
Сказать с уверенностью, что же двигало Мантелем - экзотическое психическое расстройство или нечто иное - уже не удастся, как и обосновать с научной точки зрения то, что, пропав в 1992 году в возрасте сорока четырех лет, Мантель, обнаруженный в 2008, как показывает аутопсия тела, физически не постарел ни на год с момента собственного исчезновения.